Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 2 - Страница 42

– Видите, принцесса, я тоже охочусь за бабочками, – сказал он, подходя. – Господа, – прибавил он, оборачиваясь к своей свите, – займитесь охотой и принесите добычу своим дамам.

Это значило – отойдите от нас подальше.

Забавно было видеть, как старые почтенные вельможи, давно забывшие о стройности и изяществе, принялись бегать за бабочками, теряя шляпы и колотя тростями кусты мирта и дрока, точно они сражались с испанцами.

Король подал руку Принцессе и проводил ее в открытую беседочку, что-то вроде хижины, задуманной робким гением какого-то неведомого мастера, который положил начало причудливому и фантастическому в суровом стиле тогдашнего садоводческого искусства.

Этот навес, украшенный вьющимися розами и настурцией, возвышался над скамьей без спинки и, был поставлен так, что сидевшие под ним, находясь посреди лужайки, видели все вокруг и были видны со всех сторон, но слышать их не мог никто, ибо непрошеный свидетель, только собравшись приблизиться и подслушать разговор, сразу оказывается на виду у сидевших.

Король знаками приветствовал и поощрял отсюда охотников. Насаживая бабочку на золотую булавку и как будто разговаривая о ней с принцессой, он начал:

– Кажется, здесь можно побеседовать без помехи.

– Да, государь, мне надо было поговорить с вами с глазу на глаз, но на виду у всех.

– И мне тоже, – сказал Людовик.

– Вас удивила моя записка?

– Ужаснула! Но то, что я хочу вам сказать, гораздо важнее.

– Едва ли! Вы знаете, что принц запер передо мною дверь?

– Перед вами! Почему же?

– Вы не догадываетесь?

– Ах, принцесса, нам, кажется, надо сказать друг другу одно и то же.

– А что же с вами случилось?

– Вернувшись домой, я встретил мать, и она увела меня к себе.

– О, королеву-мать!.. Это весьма серьезно, – с беспокойством проговорила принцесса.

– Я думаю! Вот что она мне сказала… Только позвольте мне начать с небольшого предисловия.

– Я вас слушаю, государь.

– Принц говорил вам что-нибудь обо мне?

– Часто.

– А о своей ревности?

– О, еще чаще!

– О ревности ко мне?

– Нет, не к вам, а…

– Да, я знаю, к Бекингэму и к Гишу, – совершенно верно. Представьте, принцесса, что сейчас он вздумал ревновать ко мне.

– Вот как! – отвечала принцесса с лукавой усмешкой.

– Но мне кажется, мы не подавали ни малейшего повода…

– По крайней мере, я… Но как вы узнали о ревности принца?

– Матушка сообщила мне, что принц вбежал к ней как бешеный и излил целый поток жалоб на ваше… вы извините меня…

– Говорите, говорите.

– На ваше кокетство. Матушка старалась его разуверить; но он ответил ей, что больше слышать ничего не хочет.

– Люди очень злы, государь. Да что же это такое! Брат и сестра не могут поболтать между собою, чтобы не начались пересуды и даже подозрения!

Ведь мы же не желаем ничего дурного, государь, у нас и в мыслях нет ничего дурного.

И она бросила на короля гордый, вызывающий взгляд, который разжигает пламя желаний у самых холодных и благоразумных людей.

– Конечно, – вздохнул Людовик.

– Знаете, государь, если так будет продолжаться, я не выдержу. Оцените по справедливости наше поведение – разве оно не добропорядочно?

– Да, очень.

– Правда, мы часто бываем вместе, потому что у нас одинаковые мысли, вкусы. Соблазн действительно мог бы возникнуть, но он все-таки не возник!.. Для меня вы Только брат, и больше ничего.

Король нахмурился, а она продолжала:

– Когда ваша рука встречается с моею, она никогда не вызывает у меня того волнения, того трепета… как, например, у влюбленных…

– Довольно, довольно, умоляю вас! – перебил ее истерзанный король. Вы безжалостны и хотите уморить меня.

– Что это значит?

– Да ведь вы… вы прямо говорите, что ничего ко Мне не чувствуете.

– О, государь… этого я не говорю… Мои чувства…

– Генриетта… довольно… еще раз прошу… Если вы воображаете, что я такой же мраморный, как вы, то вы ошибаетесь.

– Я вас не понимаю.

– Ну хорошо, хорошо, – вздохнул король, потупляя глаза. – Значит, наши встречи… и рукопожатия… и наши Взгляды… Виноват… Да, вы правы… я понимаю, что вы хотите сказать.

Он опустил голову и закрыл лицо руками.

– Будьте сдержанней, государь, – с живостью проговорила принцесса, на вас смотрит господин де Сент-Эньян.

– Да, действительно, – с гневом воскликнул Людовик. – У меня нет и тени свободы, у меня не может быть простоты и искренности в отношениях с людьми… Думаешь, что нашел друга, а на самом деле находишь шпиона… думаешь, что нашел подругу, а находишь… сестру.

Принцесса замолчала и потупилась.

– Принц ревнив! – тихонько произнесла она совсем особенным тоном, чарующую прелесть которого невозможно передать.

– Вы правы! – воскликнул король.

– Да, – продолжала принцесса, смотря на Людовика взглядом, обжигавшим ему сердце, – вы свободны, вас не подозревают, не отравляют вашу домашнюю жизнь.

– Увы, вы еще ничего не знаете. Королева тоже ревнует.

– Мария-Терезия?

– До сумасшествия. Ревность брата вызвана именно ее ревностью, она плакала, она жаловалась моей матери, она злилась на это купанье, которое было для меня таким наслаждением.

«И для меня», – говорил взгляд принцессы.

– И вот принц, подслушивая их, уловил слово «banos», которое королева произнесла с особенного горечью; это его и навело на мысль. Он ворвался к ним, вмешался в разговор и наговорил матери таких вещей, что она была вынуждена уйти от него. Вам приходится иметь дело с ревнивым мужем, а передо мною вырос и будет вечно стоять призрак той же ревности – с опухшими глазами, впалыми щеками и кривящимися губами.